Pokrovskiy

женой изгнанника и старается усугубить его наказание, чтобы
завладеть его имуществом. Поэт проклинает его, призывая на
его голову бесконечный ряд катастроф, мифологических и
исторических. Большой славы этот памфлет Овидию не доставил,
и в древности о нем мало упоминали.
Мы уже говорили о большой гибкости и блеске Овидневой
речи; не менее блестящ и его стих, хотя поэт употребляет два
размера: гексаметр и элегический дистих. Но известно, что в
латинском языке было больше долгих слогов, чем в греческом;
поэтому у таких мастеров, как Вергилий, гексаметр несколько
тяжеловеснее греческого, так как по самому свойству языка
поэт должен был чаще прибегать к спондеям, чем это делали
греки. Овидий достиг минимального количества спондеев; у
него чаще, чем у кого-либо, встречаются гексаметры, состоящие
из одних дактилей. Это в сущности tour de force, но благодаря
блистательной технике Овидия это никак не чувствуется. 1
Неудивительно, что Овидий был очень популярен среди римских
читателей и поэтов. Даже во время его ссылки, когда его
любовные сочинения были изъяты из общественных библиотек,
"его «Heroides» продолжали ставиться в театрах в мимическом
исполнении. Его не забыли и христианские апологеты: так, Августин
в «De civitate dei» («О граде божьем») регулярно ссылается
на «Метаморфозы» для доказательства ничтожности языческих
богов, которые у Овидия действительно играют большей
частью неприглядную роль.
Многие читали его и в Средние века, особенно в XII в.,
когда он сделался предметом подражания трубадуров и миннезингеров.
Не забыло его и новое время, причем «Les Metamorphoses
d’Ovide» входили (в сокращенном виде, и разумеется,
не все) даже в программу женских учебных заведений.
Не отличавшиеся большим чутьем французские критики конца
XVIII и начала XIX вв., в общем, умели его правильно оценить,
и в частности, Лагарп с основанием поставил его как элегика*
ниже Тибулла. Но «Тristia» им казались скучными и бесталанными.
С грустью покидая Италию (второе пребывание в
Риме), Гете процитировал начало его скорбной 3-й элегии
I книги. Глубоким поклонником и метким критиком Овидия был
Пушкин. Во время своей кишиневской ссылки он посвятил Овидию
прочувствованные стихотворения, сравнивая свою судьбу
с судьбой Овидия. В «Цыганах» он даже дал апофеоз его в виде
легенды, сохранившейся у бессарабских цыган, о мирном и почтенном
старике-поэте, незаслуженно наказанном. Признавая
Овидия мировым поэтом, Пушкин считает его большим зиато-
1 разнообразия размеров потребовала от него лишь трагедия «Медея».