Pokrovskiy

своем авторитетном положении, как замечает комментатор Донат)
приказывает развязать его (см. 145 сл.); третий отдел отдает
слушателей в полную власть оратора. Интересны и его
ораторские приемы: троянцы знали о гибели сочувствовавшего
им Паламеда; но Синон, по правильному замечанию Сервия Гонората,
с хитростью рассказывает им, точно они не знали, действительный
факт, чтобы внушить доверие к последующим
своим словам (ст. 81). Чтобы как можно выгоднее рекомендовать
себя троянцам, Синон выдает себя не только за родственника,
но и за самоотверженного друга Паламеда (ст. 91 сл.). Рассказывая
о похищении Палладия Одиссеем и Диомедом, Синон,
по словам Сервия Гонората, «по своему обыкновению начинает»
с правды: ибо Минерва покровительствовала грекам, и было известно,
что Палладий был похищен» (ст. 162).
Чтобы усилить любопытство слушателей, он в конце первого
отдела резко обрывает рассказ: «и (Улисс, т. е. Одиссей) не
успокоился (в преследовании меня), пока, наконец, воспользовавшись
услугами Калханта... но зачем я вспоминаю эти неприятные
дела, что я трачу время, раз вы всех ахейцев ставите на
одну доску...? Давно пора вам казнить меня. Этого хотел бы
Итакиец (Одиссей) и за это дорого бы заплатили Атриды»
(ст. 97 сл.).
Конец второго отдела — призыв к состраданию: «сжалься
над такими страданиями, сжалься над человеком, выносящим
незаслуженное им» (ст. 143—144).
Третий отдел заканчивается торжественно: «если вы собственными
своими руками поднимете коня в город, то Азия сама
пойдет большой войной на Пелопов город (Микены, столицу
Агамемнона), и эта судьба ждет наших внуков».
Богатством эмоций отличаются и все речи Энея, особенно
рассказ о падении Трои, в котором порывы гнева и высокого
мужества переплетаются с чувствами отчаяния и подавленности.
Интересно, что рассказ о Трое и рассказ о собственных скитаниях
имеет сходное ораторское окончание: в конце первого рассказа
Эней сообщает об исчезновении жены своей Креусы и о
появлении ее призрака, в конце второго — о смерти отца своего
Анхиса. Заключительные слова второго рассказа составляют эффектный
контраст началу 4-й песни (о любовных муках Дидоны):
«так отец Эней при всеобщем внимании один вновь рассказывал
о судьбах, посланных богами, и о своих странствованиях.
Наконец, он смолк и, на этом закончив, предался покою»
(III, 716—718). «Но царица, уже давно раненная тяжелой любовной
мукой, питает в себе эту рану и снедается невидимым огнем...,
и любовная тоска не дает ее членам мирного покоя»
(IV, 1—5).
Наконец, патетическое начало представлено в «Энеиде» в самых
разнообразных формах: ужасом (то cpo^spov — один из
сильнейших видов пафоса по Аристотелю) веет от подробного
204