Pokrovskiy

глаз, но конца рассказать не могла, снова заплакала и покраснела.
Это копия с овидиевой Мирры (героини в сущности не
римской, а иностранной), которой стыДио сознаться перед своей
нянькой в любви к отцу («Met.» X, 389 и 420).
Наконец, интересно, что даже в момент смерти, Лукреция
заботится о том, чтобы сохранить красивую и приличную позу,
в противоположность отцу и мужу (ст. 833), как делает Поликсена
у Эврипида («Нес.», ст. 568) и у его подражателя Овидия
(«Met.» XIII, 479).
«Метаморфозы» не получили окончательной отделки, когда
(в 9 г. п. э.) поэт был сослан в крепость Томы (Tomi) на южном
берегу Дуная при впадении его в Черное море. Само путешествие
в эту некультурную местность длилось с разными лишениями
и опасностями около года. Овидий сжег свою рукопись
«Метаморфоз», но они были изданы ло копиям друзей. Поэт
совершенно отрезан от Рима, в котором он только и мог дышать
и творить, но и в ссылке он не покидает поэтической
деятельности — его единственного утешения. Так создались,
прежде всего, два сборника — «Tristia» в 5 книгах, из которых
вторая занята исключительно оправдательным посланием к Августу,
и «Epistulae ex Ponto» в 4 книгах. Это большей частью
обращение к жене и влиятельным друзьям, которых в первом
сборнике, т. е. в первые годы своей ссылки, он не решается
называть по имени, чтобы не навлечь на них неудовольствия
Августа, и делает это только в «Epistulae ex Ponto», причем и
в этот поздний период не все из его друзей соглашаются на
опубликование их имен. Много места занимают в этих элегиях
описания местной природы и быта. Есть и гневные элегии против
врагов, старающихся ухудшить его положение. Когда-то
в своих любовных элегиях поэт обходился только фантазией,
без проявления своего личного чувства; теперь он стал искренним
лириком, и хотя сама обстановка делала эти новые элегии
однообразными, но большое мастерство формы и гибкость
языка заметны н в них, а некоторые из «Тристий», например,
набросанное в пути описание морской бури (I, 2), или глубоко
трагический рассказ о последней ночи в Риме (I, 3) являются
истинными перлами лирики. Для современного читателя кажутся
излишними ученые мифологические украшения (можно было"
бы не сравнивать разруху в доме поэта в момент отъезда с падением
Трои), но это было во вкусе его читателей.
Впрочем, иногда в Овидии и в ссылке просыпается старый
остряк: например, что делать с именем его друга «Tuticanus»,
которое никак не входит в стих?
Наконец, ко времени ссылки относится стихотворный отрывок
из бледного трактата о ловле рыбы «Halieutica» и большой,
Довольно странный своей ученой педантичностью памфлет «Ibis»,
написанный в типично александрийской манере. Поэт обрушивается
на одного из своих врагов, который называет жену его
18* 275