Pokrovskiy

жется выигрышным, вырабатывали у римских судебных ораторов
большую беззастенчивость и беспринципность и прежде
всего охоту выступать в делах заведомо безнадежных и даже
позорных (causae turpes). Если подобное выступление казалось
несовместным с привычным для судей и публики чполитическим
обликом оратора, то он откровенно заявлял, что на суде нечего
ждать собственных убеждений оратора, который должен
сообразоваться лишь с интересами данного дела. Выиграть
turpem causam считалось даже особенно почетным, и крупнейший
учебник риторики (Auctor ad Herennium) заботливо дает
наставления, нужные для этой цели (I, § 9 и пр.). Отдавая
дань талантам своего ученика Целия, Цицерон шутит, что
у такого знаменитого патрона можно добиться согласия на ведение
дела только в таком необычайном случае, если клиент
убьет своего собственного отца. Сам Цицерон нисколько не
гнушался делами зазорными: в скандальном деле Клуэнция он
выступал в первый раз обвинителем, во второй — защитником;
после разгрома заговора Катилины он счел возможным защищать
его сторонника Суллу; был момент — до организации
этого заговора, — когда он подумывал о защите самого Катилины;
в деле трибуна Сестия, содействовавшего восстановлению
его в правах, он просто втоптал в грязь свидетеля обвинения
— цезарианца Ватиния (in Vatinium testem interrogatio),1
но впоследствии выступал его защитником; защищал он и
своего злейшего врага Габииия, которого считал одним из
главных виновников своего изгнания и всячески поносил в речах
против Писона, в защиту Сестия и в сенатской речи
«О консульских провинциях».
Цицерон гордился своей ubertas sententiarum verborumque
(т. е. обилием мыслей и соответствующим обилием слов), но
обилие слов у него преобладало, как в судебных речах, — где
надо было всячески отвести внимание судей от невыгодных
для подсудимого фактов, — так и вообще. Чтобы произвести
эффект, надо найти какой-нибудь выгодный пункт для построения
защиты или обвинения; но раз он найден, то Цицерон не
скоро расстается с ним и всячески его развивает, лишь меняя
выражения. Он сам говорит (pro Flacco, § 98), что когда он
защищал Мурену по обвинению в подкупе избирателей, то судей
мало интересовал этот подкуп, — их тревожило восстание
Катилины, опасность со стороны которого и необходимость
выбрать в консулы человека 'военного были с особой силой
выдвинуты Цицероном и очень подробно обрисованы и мотивированы.
Возьмем другой, не столь крупный, но все же характерный
Для Цицероновской манеры пример из дела сицилийского про-
1 Как известно, чВатинии был также мищеныо для едких нападо^ Катулла
и Кальва,
' 139