Pokrovskiy

Цицерону приходилось на суде вышучивать и своих единомышленников
и друзей. В год своего консульства он проводил
в консулы Мурену, человека военного, который и был нужен в
данной обстановке, когда Катилина уже поднял восстание. Но
против Мурены выступил с обвинением в подкупе избирателей
(ambitus) его провалившийся соперник — известный юрист Сервий
Сульпиций; обвинение* поддерживал молодой Катон Младший,
— суровый стоик. Защитительная речь Цицерона полна с
виду добродушных, но на деле едких насмешек над обоими обвинителями
с карикатурным изложением основных тезисов стоицизма.
Катон еще находится во власти школьных учителен-стоиков
и не умеет разбираться в требованиях реальной жизни.
Стоики не допускали сентиментальности, и, по мнению Катона,
милосердие свойственно только людям глупым и пустым; простить
человека, находящегося в бедственном положении и умоляющего,
может только безбожный преступник; мелких извинительных
проступков нет, — все проступки равны, так что зарезать
в неподходящее время петуха — это такой же проступок,
как удавить отца.
Что же касается Сульпиция, то и вообще-то его наука — гражданское
право — есть буквоедство. В другие времена Сульпиций
мог бы быть консулом, но теперь нужен человек военный, и знание
гражданского права в данных условиях слишком мелко по
сравнению с боевой опытностью; «ты бодрствуешь ночыо, чтобы
ответить твоим клиентам, а он,— чтобы своевременно прибыть с
войском туда, куда он направляется; тебя будит пение петухов,
а его — звук трубы; ты вчиняешь иск (actionem), он устраивает
войско (aciem); ты принимаешь меры к тому, чтобы не попались
твои клиенты, а он, — чтобы не были взяты города и лагери; он
знает, как задержать силы врагов, а ты, — как задержать дождевую
воду; он имеет навык в расширении границ, а ты — в их
регулировании».
Большой простор для насмешек, а равно и для разного рода
'софистических ухищрений открывал анализ прошлой жизни подсудимого,—
начиная еще с отроческих лет (existimatio ante асtae
vitae), — который не только допускался, но и требовался
римским судопроизводством. На помощь обвинителю приходили
городские слухи и сплетни, которые он выдавал за vox populi
(голос народа) и которым его противник не придавал никакой
объективной цены. В одном и том же деле Целия Цицерон без
оговорок пользуется этими сплетнями для нападок на Клодшо,
но он же отвергает их, когда они задевают Целия.
Впрочем, по отношению как к слухам, так и к показаниям
свидетелей и к косвенным уликам практиковались две исключающие
друг друга точки зрения: если показания свидетелей были
удобны для оратора, то он находил их незыблемыми и вполне
объективными, а на косвенные улики смотрел как на субъективные
хитросплетения противника; если же свидетельские показа-
142