Pokrovskiy

'еще при жизни Лукана: именно герои романа Петрония (§118—
124) поэт Эвмолп, находя, что исторические факты гораздо
лучше излагаются специалистами-историками, пытается сам, в
духе Вергилия (т. е. с привлечением к делу богов), построить
действительно эпическое начало поэмы о гражданской войне
(подробности см. ниже в главе о Петронии). Притом, хотя
Лукан имел известную начитанность в необходимой исторической
литературе, но историком он оказался плохим, к тому же
очень тенденциозным. Он сам готов признать одной из причин
гражданской войны борьбу двух честолюбцев Цезаря и Пом-'
пея за верховную власть; он дает также ясно понять, что
Помпей к войне не был готов и пережил самого себя, растеряв
свои военные дарования (I, 129— 143); его слишком хвастливая
речь к солдатам (II, 531—595), вдобавок чересчур манерная и
ученая, не возбуждает в них военного пыла; мало того, поступивший
под его знамена Катон отнюдь не считает его
истинным республиканцем. С другой стороны, у Цезаря Лукан
признает огромную энергию. Тем не менее, Помпей в его изображении
безупречно благороден, а Цезарь до прямолинейности
кровожаден, как герой ложноклассической трагедии; даже
в тех случаях, когда Цезарь щадит побежденных, Лукан
усматривает в этих актах особую заднюю мысль, — непременно
злобную. .Лучше ему удался Катон, которого он, впрочем,
как и другие стоики его времени (например, Сенека и Трасея
Пег), очень идеализирует. Но и тут есть отклонения от истории,
а то и прямые искажения ее: известно, что в этой войне
будущий убийца Цезаря Марк Брут не играл никакой особой
роли, а в начале ее и не был в Риме, находясь в Киликии, но
Брут нужен Лукану, как своего рода Немесида, которая должна
когда-нибудь покарать • Цезаря за его преступления; и потому
Лукан измышляет его свидание с Катоном, давая повод
последнему произнести слишком . эффектную для реального
Катона речь о любви к отечеству (II, 286 сл.). Уподобляя себя
сыну на похоронах родителя, он торжественно восклицает: «не
раньше я оторвусь от тебя, чем обниму тебя при последнем
издыхании, Рим, а также и твое имя, свобода, и провожу твою
бездыханную тень». Позднейшие почитатели Катона, как Трасея
Пет, набрасывали флер на одно незыгодное для их героя обстоятельство:
он уступил жену свою Марцию оратору Гортен-
•ешо, а после его смерти снова на ней женился. Лукан мог бы
об этом умолчать, но его соблазнил риторический эффект —
возвращения Марции к Катону с могилы Гортенсия в траурном
платье, с растрепанными волосами и расцарапанными щеками.
Она желает служить поддержкой Катону и разделять с
ним военные опасности наподобие жены Помпея Корнелии,
которая последовала за мужем на войну. Довольствуясь присутствием
Брута как свидетеля, Катон соглашается на возобновление
брака, впрочем, без соблюдения сложных формаль-
*0SA