Pokrovskiy

Не богат талантами и принципат Клавдия. Сам К л а в д и й
был ученым грамматиком и историком, причем его занятия историей
поощрял не кто иной, как Тит Ливий, и можно пожалеть о
том, что его исторические труды, особенно об этрусках, до нас
не дошли. Но хотя, по некоторым признакам, он не плохо.владел
латинской литературной! речыо,' вряд ли труды эти могли иметь
серьезное литературное значение. Римские историки изображают
Клавдия, как человека не вполне нормального, до известной степени
даже слабоумного. К этому присоединялся и его ученый
педантизм, так что массу добытых им научных знаний он плохо
переваривал, не умея отличить существенное от несуществен^ного.
Об этом мы можем судить по дошедшим до нас — в надписи
— отрывкам из его речи 1 в сенате о допущении к высшим
государственным должностям лионских (лугдунских) галлов. В
виду того, что в сенате высказывалось неодобрение этому проекту,
Клавдий построил свою речь на том, что не следует бояться
нововведений, так как вся история Рима полна ими. Но
доказательства он берет из самых глубоких резервов, начиная
не более, не менее как с истории царей, которую он излагает с
критическими выпадами против отдельных гипотез, Посвященных
этой седой и туманной старине.
. Ко времени Клавдия, по некоторым признакам, относится
история Александра Македонского, изложенная в 10 книгах
Квинтом К у р ц и е м Р у ф о м. До нас не дошли книги 1-я
и 2-я, конец 5-й, начало 6-й и конец 10-й. Это, однако, не историческое
сочинение в научном смысле слова, а своего рода исторический
роман, в котором все внимание автора обращено на
необычайность подвигов его героя, на чрезмерно резкие колебания
в его характере, на поразительные картины природы тех
мест, в которых совершались его походы, и вообще на все то,
что бьет на эффект. С этой точки зрения понятны многочисленные,
цветистые речи, которыми обмениваются персонажи его
романа. Далее, его интересует и психология действующих лиц,
особенно самого Александра Македонского, и он внимательно
следит за тем, как естественные наклонности и дарования этого
необычайного человека видоизменялись или извращались под
влиянием его поразительных и неожиданных успехов. Другими
словами, автор, несомненно, находится под влиянием предписаний
риторической школы и делает приблизительно то же, что
Овидий в евоих любовных рассказах. Но так как автор не ли-
1 См. текст этой речи в приложении ко II тому комментария Ннппердея
(Андрезена) к «Анналам» Тацита. По обычаю древних историков
Тацит («Annales» XI, 24) стилизовал речь Клавдия применительно к общему
стилю собственного изложения и значительно сократил ее, благодаря чему
утратились странности подлинной речи, и это переложение выгоднее освещает
Клавдия, чем это вообще делает Тацит.