Pokrovskiy

ные современные поэты Бавий и Мевий; в 6-й поэт обещает
воспеть другого своего покровителя Вара, легата Августа и
заместителя Асиния Поллиона по управлению Цисальпийскон
Галлией, в начале 8-й эклоги прославляется (без упоминания
имени) Асииий Поллион как выдающийся полководец и как
драматург, «произведения которого достойны Софокловского
котурна». О роли элегика Галла в эклогах 6-й и 10-й речь была
выше.
Во всех эклогах Вергилий обнаружил большое мастерство
стихотворной техники; равным образом и его язык, обработанный
им до совершенства, является, наконец, после Катулла и
Лукреция, классическим языком римской поэзии. В эклогах
собственно пастушеских он очень хорошо передал манеру Феокрита
в словесном состязании пастухов: например в 3-й
эклоге двум гексаметрам первого, начинающего состязание певца
противопоставляются также два гексаметра его соперника,
причем обе пары гексаметров образуют единое целое (например,
пара гексаметровДамета начинается словами:«отпусти мою
Филлиду», ответная пара Меналка словами: «Филлиду я люблю
более всех других»); в 7-й эклоге начало и ответ излагаются
каждый в четырех гексаметрах. Впрочем, одна из эклог этого
разряда — 2-я — состоит из жалоб пастуха Коридона на равнод^шпого
к нему Алексиса; драматических элементов в ней нет.
Хотя античные комментаторы видели в Коридоне самого Вергилия,
а в Алексисе красивого молодого раба, принадлежавшего
Асинию Поллиону, но и'эта эклога навеяна 11-й идиллией
Феокрита и отрывками из других его идиллий.
Однако, как мы уже говорили, подражание Феокриту не
обращается у Вергилия в буквальный или, по крайней мере,
близкий перевод. В этом отношении любопытна 8-я эклога:
в ней нет состязания пастухов, но два пастуха Дамон и Алфесибей
последовательно рассказывают о любовных муках покинутого
возлюбленной юноши и покинутой девушки. Последняя
прибегает к колдовству, благодаря которому, к великой ее радости,
ей удается вернуть своего Дафниса, но юноша готов
с горя покончить с собой. Кстати сказать, на чередовании трагического
и радостного построена и 5-я эклога, посвященная
смерти певца Дафниса: сначала идет горестный рассказ о его
смерти, затем из уст другого пастуха раздается восторженный
гимн о его обожествлении. Обе эклоги, несмотря на известную
самостоятельность замысла в 8-й, полны реминисценций из
Феокрита; вторая песнь 8-й эклоги (заклинания покинутой девушки)
является в сущности видоизменением знаменитой 2-й
идиллии Феокрита, но это видоизменение оказалось невыгодным
для римского поэта: благополучный исход заклинания сделал
рассказ бледным в противоположность истинно трагическому
тону идиллии Феокрита, в которой великий трагик Расин
видел наиболее сильное и яркое изображение страсти.