Pokrovskiy

и в надписи, сочиненные мелкими анонимными стихотворцами.
Модный во времена Нерона и Веспасиана оратор Апр настаивал
на том, что для современного оратора необходимы «поэтические
украшения, взятые из святилища Горация, Вергилия и
Лукана» (Тацит, «Диалог об ораторах», 20). Сам Квинтилиан (X,
1, 90) находил, впрочем, что ему должны подражать скорее
ораторы, чем поэты; и некоторые из древних комментаторов
(например, Сервий Гонорат, комментатор Вергилия) даже колебались
назвать его поэтом: как бы то ни было, его поэма бойко
распродавалась книгопродавцами, и Марциал остроумно шутит
по этому поводу (XIV, 194 — эпиграмма с титулом Lucanus): «есть
люди, которые говорят, что я не поэт, но это думает книгопродавец,
который меня продает» (ср. его высокий отзыв о
Лукане в стихотворениях 21—23 седьмой книги). Восторженным
поклонником его был поэт Стаций, который ставит его
выше Энния, Лукреция, Варрона Атацинского, Овидия и говорит,
что даже сама «Энеида» отнесется с почтением к его
латинскому песнопению («Silvae» II, 7).
Во II в. н. э., когда было развито запоздалое увлечение
архаической литературой в ущерб новой и современной, его,
конечно, не ценили, и педантический представитель этого болезненного
направления Фронтон нрав только в своем наблюдении,
что в начальных семи стихах I книги «Фарсалии», в сущности,
одна и та же мысль вариируется семь раз. Однако Светоний
сообщает, что в его время отрывки из «Фарсалии» часто
рецитировались публично. Затем Лукана продолжали читать до
конца римской империи и много читали в Средние века, причем
отдельным его стихам подражали Данте и Петрарка, а
Данте даже занес его в канон величайших поэтов древности:
в IV песни «Ада» отлучавшегося на помощь Данте Вергилия
встречают «государь поэтов» (poeta sovrano) Гомер, за которым
следуют Гораций, Овидий и Лукан — компания «царственных
представителей самого высокого песнопения (ст. 95: di
quei signor’ dell’altissimo canto), которое поднимается над всеми,,
как парящий орел».
Популярен был Лукан и в новое время — в Англии, где
одним из его поклонников был историк Маколей, который
восхищался VII книгой (Фарсальское сражение) и находил, что
перечень подвигов Помпея (VIII, 806) и характеристика его Катоном
(IX, 190) принадлежат к числу блестящих страниц римского
красноречия. Во Франции его -очень любил склонный к эффектной
риторике Корнель и, суДя по одному намеку в L’art
poetique Буало, готов был предпочесть его Вергилию (Буало,
IV, 83—84: tel s’est fait par ses vers distinguer dans la ville, qui
jamais de Lucain n’a distingue Virgile).1 Понятно, что, как сто-
1 В предисловии к «Помпею» Корнель пишет: «я следовал здесь больше
всего поэту Лукану, чтение которого сделало меня до такой степени влюб-