Pokrovskiy

ном состоятельного и видного всадника, который был в дружбе
с Цезарем. Но, попав в Рим, молодой Катулл, хотя и не стремился
к политической карьере, однако, в кругу талантливой и
передовой молодежи проникся республиканскими чувствами и
с архилоховской резкостью нападал на Цезаря и Помпея, особенно
же на цезарианцев Ватиния и Мамурру (военного инженера
в галльской армии). Впрочем, Цезарь примирился с молодым
поэтом, и в стихотворении 11 последний разделяет
общее восхищение завоеванием Галлии и особенно походом
Цезаря в Бриташшю.
Но в центре интересов стояла поэзия, прежде всего, —
александрийская: так, у Катулла есть перевод замысловатого
стихотворения Каллимаха о божественности волос царицы Бсреники,
приложенный им в хитроумном по форме обращении
к Гортенсию (ст. 65); отчасти в стиле александрийского эпоса
им написана поэма о свадьбе Пелея и Фетиды (ст. 64), целую
половину которой занимает вставленный в нее эпизод о страданиях
покинутой Тезеем Ариадны, изображенных на ковре,
принадлежащем Фетиде. Эпизод этот не остался без влияния
на последующих поэтов — Вергилия (в рассказе о страданиях
покинутой Энеем Дидоиы — конец IV песни «Энеиды») и Овидия
(Heroides X, и «Фасты» III, 459 слл.). К этой же категории относится
эффектное, полное драматической силы, но изысканное
уже по своему крайне трудному размеру (галлиамбу) стихотворение
об оскопившем себя жреце фригийской богини Кибелы
(ст. 63).
Но и в этих более или меиее искусственных произведениях
Катулл, отдавая дань моде, яляется не просто искусным техником;
и в них чувствуется живой, полный то драматического лиризма,
то юмора и остроумия темперамент молодого страстного
поэта. В эпосе о свадьбе Фетиды м.чого живописных подробностей
и эпизодических отступлений, и он весь проникнут живой
симпатией поэта к своим героям, взаимная любовь которых
увенчалась браком. С истинным драматизмом — сквозь искусственную
форму — изображено в поэме об Аттисе, будущем
жреце Кибелы, его исступление, которое приводит его к самооскоплеиию;
столь же драматично и психологически верно
схвачено его отрезвление и раскаяние в своем поступке.
Мы говорили, как замысловато задумана канва обращения
к Гортенсию, по поводу посылки ему перевода «Локона Вереники».
Но замысел этот вместе с тем и остроумен: «находясь
в горе, — говорит он, — мой гений не способен порождать
«милые чада Муз» (т. е. писать стихи), по посылаю тебе этот
перевод из Баттпада (Каллимаха), чтобы ты не подумал, что
слова твои, напрасно доверенные вольному ветру, улетели из
моего сердца, как летит с непорочной груди девушки брошенное
тайно в подарок яблоко жениха, которое она/бедная, в забывчивости
укрыла в мягких складках одежды и роняет, вска-
J J 4