и перевод четырех Евангелий__Том 24

и тут же вырисовывается сцена из домашней жизни, как слуги ждут
среди ночи возвращения с пира своего господина, чтобы, когда он придет,
а вернуться он может в разное время, немедленно отворить ему, посветить
и проводить до его комнаты. Наконец, третий образ, вора, предназначен
особенно выделить мысль о полном неведении того часа, когда каждому
представится случай на деле доказать, что он бодрствовал.
Все эти образы ясны и прозрачны. В образе вора нужно отрешиться
от всего прочего (особенно от нравственной стороны его), чтобы удержаться
лишь на самой сущности сравнения, отмечаемой нами. В притче
о господине, возвращающемся среди ночи, нужно оставить в стороне всё
то, что традиционные толкователи наговорили о свадьбе, и сосредоточить
внимание лишь на том обстоятельстве, что сильное запоздание господина
естественно утомляет слуг, склоняет их ко сну. Уже тот факт, что в одном
из этих образов сам хозяин бодрствует, ожидая вора, тогда как в другом
слуги ожидают хозяина, — самый этот факт с преизбытком доказывает,
что основная мысль, выраженная в этих образах, приурочена не к представленным
в них личностям, а к общему всем им элементу — к состоянию
бодрствования. Однако здесь возникает еще один вопрос, более интересный
с богословской точки зрения и в то же время более сложный и трудный.
Что это за великий час конечного испытания, возможность которого
хотел представить Иисус, — час в одно и то же время определенный и
неопределенный, неизбежный и ожидаемый? Наши евангелисты пряма
говорят о пришествии Христа, о его торжественном возвращении для
установления своего царства, и так это всегда понимала церковь. Выражение,
которым оканчивается разбираемое нами место: Сын человеческий
приидет, в который час не думаете, не оставляет никакого сомнения относительно
такого понимания. Мы встретим еще немало мест, подтверждающих
такое понимание и которые ясно показывают, что Иисусу, при тогдашних
обстоятельствах, волей-неволей приходилось пользоваться выражениями,
прямо наводящими на такое понимание. Однако эти слова
допускают приложение более непосредственное, более единичное. Если бы
мы ограничивались первым смыслом, то теперь терялась бы почти вся их
сила, ибо предвидение близкого конца существующего мира, столь занимавшее
иудейско-христианское богословие, теперь уж е более не пленяет
умы; но те же слова сохраняют всю свою силу, представляются столь ж е
настоятельно важными, как в первый день, если мы предположим, что
они были обращены не к человечеству в его целом, ожидающему своей
судьбы, а к каждому человеку в отдельности ввиду конца его теперешней
жизни и того часа, когда он призван будет дать отчет, лично за себя,
в том употреблении, какое ой делал из своего существования на земле,
из средств, какими он располагал, из наставлений, какие получал. Мы не
боимся утверждать, что эта точка зрения может быть признана самой правильной
в отношении большинства выражений, о которых идет речь,
не учиняя над ними никакого насилия, и остается только рассмотреть,
введен ли был другой элемент, о котором мы говорили вначале, по ошибке
слушателей или по преданию, или к нему надо относиться как к нераздельной
и подлинной части поучения Иисуса. Но в этом последнем случае
будет оставаться еще большим вопросом, было ли это в устах Иисуса
549