и перевод четырех Евангелий__Том 24

братствами. Ведь именно в недрах протестантизма, едва начавшегося,
возникли эти споры как первый и, говоря по правде, единственный элемент
разложения, остановивший движение и сломивший могущество ре
формационных идей.
Чтобы свести эти споры к их простейшему выражению, мы могли бы
сказать, что всё время, и особенно с шестнадцатого века, имелись на
лицо два истолкования таинства. Одно может быть названо символическим,
другое — мистическим, или, лучше, одно — спиритуалистическим,
а другое — реалистическим. Согласно обоим им, форма обряда,
употребление элементов (хлеба и вина), не есть что-либо существенное;
важны лишь идея и религиозное действие, приуроченные к нему, —
мы сказали бы, — участие в благодати Божией чрез Христа, причастие:
но по первому толкованию хлеб и вино являются просто знаками этого
действия, установленными для того, чтобы сделать его более осязательн
ым в нашей духовной слабости; тогда как по второму толкованию они
заключают его в себе, так сказать, вещественно. Другими словами, то, что
предлагается причастникам в таинстве, по первому мнению, есть обыкновенные
земные вещества, истинные хлеб и вино, но освященные особым
божественным обетованием, обеспечивающим символически за верующими
участие в благодати искупления; по второму мнению, напротив того, тело
и кровь Христа на самом деле и в существе своем присутствуют в таинстве,
в силу самого действия освящения, и, следовательно, таким же образом
принимаются всеми участвующими в таинстве, каково бы ни было их
личное расположение.
Начало этого второго взгляда (так же хорошо сходящегося с нашими
текстами, как и первый) восходят так далеко, что мы не можем с уверенностью
утверждать даже того, чтобы он чужд был первых поколений христиан.
Но как размышления отцов по этому предмету никогда не заканчивались
принятыми церковью определениями, и формулы, употреблявшиеся
различными писателями, оставались обыкновенно неточными,
то нельзя сказать и того, чтобы именно тогда образовалось то, что
можно бы назвать обязательным правоверием, догмой, отчетливо выраженной
по этому предмету. Только основная мысль католической системы,
та, что причастие (св. дары) есть истинная жертва, оказывалась
уже правозглашенной во втором веке и с того времени только лишь
более и более приобретала значения.
Я выставляю это только потому, что ни на чем так не очевидно
то страшное удаление от учения Иисуса, как на безобразном
толковании этого места. Ведь это басня Хемницера:
ученый упал в яму, ему принесли веревку, чтобы его вытащить,
а он не берется за веревку, а рассуждает о свойствах веревки:
веревка вервие простое или не простое.
И это тем более поразительно, что все церкви признают то,
что в этот же вечер Иисус омыл ноги своим ученикам и сказал
им при этом, в чем состоит всё его учение и чем должны отли­чаться
692