и перевод четырех Евангелий__Том 24

Вы ничего не знаете: вы невеждами всего дела представляетесь, неразумными
и непонимающими, если еще раздумываете, что вам делать.
И не подумаете, не взвесите того, по его мнению, важнейшего и решительного
обстоятельства, что лучше нам, т. е. всей нации иудейской и, в частности,
представителям ее, пожертвовать одним человеком, чтобы не погиб
от римлян весь народ в случае предполагаемого возмущения из-за этого
человека. Внешняя резкость речи Каиафы (вы ничего не знаете и не подумаете)
совершенно естественная у него как саддукея, к секте которых он
принадлежал. Фарисеи были мягче во взаимных отношениях и в отношении
к другим по внешности (как вообще лицемеры и неискренние люди).
Саддукеи же отличались грубыми манерами, но этой грубостью прикрывали
иногда более тонкую хитрость, чем фарисеи. В отношении к внутреннему
характеру речь Каиафы переносила вопрос из области совести в область
внешней политики и безапелляционно решала в пользу последней.
Что тут раздумывать о том, что делать? Кто бы он ни был, из-за него может
погибнуть целая нация, надобно пожертвовать им. Что решать по совести?
Надобно решать по внешним обстоятельствам. В основе решения
лежит та же роковая ложь, как и у прочих членов синедриона: он не мессия;
но там — еще раздумье, здесь холодное эгоистическое — принесть
его в жертву, более не рассуждая, не колеблясь.
2) Τὰ διεσϰορπισμένα, так же, как и ϰαί перед детьми, нет в некоторых
списках (переводах). Слова эти, очевидно, прибавлены
для того, чтобы слова Каиафы, прямо относящиеся к иудеям,
отнести к будущей церкви. Каиафа говорит просто, что
ему надо умереть и для блага народа и для единства веры,
то же самое, что всегда говорили гонители еретиков. Кажется,
совершенно ясно. В Евангелии по случаю казни Христа, после
обличения пастырей и указаний на то, что вся кровь невинная
от Авеля до наших дней на них, указывается, как именно они
проливают эту кровь во имя каких-то рассуждений. И церковь
так привыкла безнаказанно лгать, что она наивно выставляет
преступность рассуждений Каиафы, забывая, что она точно так же
рассуждала 1800 лет и теперь рассуждает перед казнями.
Но церковь забыла то, что она сама себя уличает, потому что
для нее весь центр тяжести этих трех стихов заключается в том,
что, по ее понятиям, тут высший каламбур и Каиафа нечаянно
стал пророком.
Вот что она говорит (Толк. Ев. Ин., стр. 403):
Сказал он не от себя и пр.: замечание самого евангелиста о речи
Каиафы, как о речи пророческой. Не внешняя форма речи и не внутренний
характер ее имеются здесь в виду, а только основная мысль,
что господь умрет за народ. Первосвященник в древности был непо­средственым
662